Энигматист [Дело о Божьей Матери] - Артур Крупенин

Мы долго кружим, поднимая фонтаны мелкой пыли, пока быстрый как молния меч Аппия не впивается мне в бок.

«Только бы не в печень!» — молю я и зачем-то вспоминаю дурацкое замечание Гераклита Эфесского о том, что иногда достойнейших людей по капризу судьбы побеждали негодяи и трусы. Впрочем, судя по тому, что я все еще стою на ногах, небо услышало мои молитвы.

С трудом перехитрив Аппия ложным выпадом, я глубоко процарапываю ему бедро. Этого достаточно, чтобы намотанная вокруг могучих чресел окровавленная тряпица упала на землю, обнажив свежую рану. На вид ей дня три-четыре, не больше.

— Habet! — что есть силы ору я на его родной латыни. — Получи!

Воспользовавшись мимолетным замешательством врага, я снова достаю его мечом, на этот раз послав острие точно в центр едва затянувшегося шва.

Растрескавшаяся почва тут же становится багровой. В набравшуюся лужу из раны выпадает крупный, поблескивающий в лучах солнца ошметок, размером с голубиное яйцо, одного цвета с кровью. Хитро придумано, ничего не скажешь.

Сделав еще один ложный выпад и отогнав противника на пару шагов, я поднимаю с земли окровавленное сокровище. Бой, однако, еще не закончен, и Аппий в бешенстве бросается вперед, чтобы вернуть себе заслуженную предательством награду. Вот только терять самообладание в поединке никак нельзя.

Нырнув под руку, я в один миг рассекаю ему глотку и, с наслаждением плюнув в закатившиеся глаза, вкладываю алмаз в разверзшуюся рану. Сверкающий всеми гранями «Ардашир» с бульканьем проваливается вниз, чуть замедлив пульсацию фонтанирующей крови.

«Приятной трапезы», — шепчу я на ухо испускающему последний дух Аппию и падаю без чувств.

Придя в себя, я обрываю раскудахтавшегося надо мной Мардония:

— Полно тебе! Я все еще не сдох.

— О небо, я думал, что твоя душа уже бродит в полях Элизиума.

— Если не поможешь мне встать, вместо моей души в Элизиум сейчас же отправится твоя!

Перед тем как снова впасть в беспамятство, я замечаю кружащего в небе стервятника. Вот будет забавно, если еще и падалъщик насмерть подавится этим чертовым рубином…

Глава XLVIII

День выдался ясным, раскрашенным таким ярко-голубым цветом, что ему вполне позавидовали бы лесные васильки. Издалека заметив с балкона юркую красную «лянчу», Глеб почувствовал себя счастливым и убитым горем одновременно. Интонация засевшей в голове мысли с вопросительной сама собой сменилась на утвердительно-восклицательную: «Найти, чтобы потерять!»

В летнем ярко-желтом платье Франческа смотрелась совершенно неотразимо. Чмокнув его в щеку, она направила «лянчу» в поток автомобилей.

Несмотря на скорое расставание, грусть понемногу улетучилась. И прежде чем пришло время разгружать вещи, они успели весело поболтать о погоде, заклеймить позором самолетную еду и обсудить бурную личную жизнь итальянского премьера.

Расположенный в считаных километрах от центра Флоренции аэропорт Америго Веспуччи встретил их интернациональным гомоном и прохладой кондиционеров. Все те полчаса, что они мило и беззаботно болтали, стоя в очереди на регистрацию, Франческа в пылу жестикуляции несколько раз прикасалась своими нежными пальцами к рукам и груди Глеба. И казалось, ничего более возбуждающего, чем эти случайные прикосновения, он в жизни не испытывал.

Наступила пора прощаться. Глеб прижал ладони к щекам Франчески. Она закрыла глаза и приоткрыла губы — и все, что произошло с Глебом за последние дни, вдруг разом обрело смысл.

Они с трудом оторвались друг от друга.

— Прощай!

— Нет, до свидания!

— До свидания! Так мы еще увидимся?

— Обязательно. Я вернусь. Слышишь?

— Мне бы очень этого хотелось.

Они снова кинулись друг к другу словно герои дешевой мелодрамы. Из-за бури нахлынувших эмоций Глебу совсем не пришлось прикладывать усилий, чтобы отгородиться от каких-либо видений, связанных с Франческой, — их просто не было. И это тоже казалось добрым знаком.

Сделав над собой неимоверное усилие, он повернулся и пошел к окошкам паспортного контроля. Нет, не пошел, а, опьянев от радости, полетел, как Икар навстречу солнцу. И гомон разноязыкой толпы уже не казался ему чужим и непонятным, и тревожное чувство дороги сменилось негой упоения новым счастьем.

Грезя наяву, Глеб сделал несколько шагов, но что-то вновь заставило его остановиться. Среди общего шума и разноязычного многоголосия его ухо уловило что-то смутно знакомое. Это была музыка. Но довольно странная. Будто кого-то пытались распилить живьем и этот кто-то отчаянно сопротивляется, желая подороже отдать свою жизнь. Где-то он уже слышал что-то подобное. Ах, да, музыка в доме Джакомо Вески. Он, помнится, что-то еще такое говорил о гимне веры.

Глеб обернулся. И успел заметить, как Франческа вынула из сумки мобильный телефон и, приложив его к уху, зашагала к выходу.

Охваченный смутными сомнениями, Стольцев каким-то почти бессознательным жестом достал из кармана так и не пригодившуюся Брулье смятую бумажку со словом «Прости!». Затем полез в другой карман за визитницей. Перебрав несколько карточек, аккуратно вставленных в прорези-кармашки, он вынул визитку Франчески Руффальди. Перевернув карточку обратной стороной, Глеб нашел сделанную от руки приписку и сравнил обе надписи. Никаких сомнений. Та же энергичная «а», чья поперечная палочка, вместо того чтобы идти параллельно строке, под острым углом устремлялась к одной из ножек, точно биссектриса воображаемого треугольника, и едва заметный наклон влево.

Словно в бреду, он подал паспорт сотруднице иммиграционной службы. Перед глазами, будто в плохо смонтированном любительском видео, ни с того ни с сего стали всплывать, казалось бы, не связанные друг с другом фрагменты.

«Франческа сама любезно вызвалась нам помочь», — эхом отдались в голове слова Ди Дженнаро. Затем Глеб в ужасе вспомнил, как неосмотрительно поделился с Франческой высказыванием Брульи насчет «крота». И сразу же появился этот человек-призрак Скутти. Мало того, Глеб сам рассказал ей о плане комиссара, чем, похоже, существенно облегчил таинственным злоумышленникам поиски утерянной «Богородицы». Боже, каким же он был идиотом!

Пройдя паспортный контроль, Глеб плюхнулся за столик в кафе и с горя заказал две порции граппы. Опрокинув первую рюмку, он сокрушенно опустил голову. Тут его взгляд нечаянно упал на раскрытый карман портфеля. Оттуда что-то торчало. Что-то чужое.